Донбасс. Как живут зэки на линии фронта

 Осужденные в дзержинской колонии стоят в столовой возле окна выдачи пищи. Кормят их здесь не очень хорошо. Помогают передачи с воли от родных. Фото: Анастасия Станко, журналист Hromadske TV

На контролируемых Украиной территориях сейчас находится почти 3 тыс. зэков. Все сидят в Донецкой области: в СИЗО Артемовска и Мариуполя, в мариупольской женской колонии и двух мужских — селидовской и дзержинской.

Мы увидели, что такое ДНР, -Александр Замиралов, начальник Донецкой областной пенитенциарной службы

Что происходит с заключенными в ДНР-ЛНР — не знает никто, объясняет Юрий Белоусов, представитель уполномоченного Верховной рады по правам человека. А вот как живут те, кто оказался по эту сторону фронта, можно ли их перевезти подальше от линии противостояния — с этим Белоусов и решил разобраться. И потому он поехал на восток, в селидовскую и дзержинскую колонии. НВ составило ему компанию.

Дзержинск, сырость

Мужская колония № 2, находящаяся в Дзержинске,— среднего уровня безопасности. То есть заключенных содержат не по самым строгим правилам. Хотя преступники здесь серьезные — участники разбойных нападений, убийцы, насильники. Разрешены свидания, даже длительные, родственники могут часто приносить передачи. Осужденные сидят не в отдельных камерах, а в бараках, именуемых блоками,— по 80 человек в каждом. Блоки отгорожены отдельными заборами из колючей проволоки с калитками.

Сейчас тут шесть сотен “сидельцев”, но подвозят новых.

У входа нас встречает начальство, которое предупреждает: снимать можно все, кроме наблюдательных вышек. А заключенных фотографировать только с их согласия.

Пройдя три металлические двери, попадаем во двор колонии. Ощущение такое, как будто на тебя смотрят сотни глаз. Через несколько шагов понимаю, что так оно и есть: узники выглядывают со всех окон и даже из дыр в калитках.

Двор колонии в Селидово - чистый асфальт и государственный флаг

Встречу с заключенными начальство решило провести в комнате, которая считается чем‑то вроде гостиной. Пахнет сыростью. Интерьер — деревянные стулья и телевизор. По телевизору, как оказалось, показывают все каналы, в том числе и российские.

Заходят осужденные — несколько десятков мужчин разного возраста. Одеты как попало, но обуты в однотипные резиновые тапки — синие или черные. Все худые. У большинства — плохие зубы. Спрашиваю, хотят ли они уехать в более безопасное место, ведь окраины Дзержинска часто обстреливают. Заключенные отвечают: переводить их никуда не надо. На вопрос "почему?" объясняют: мол, все они — местные, из Донбасса. И родители часто носят им еду.

Идем осматривать колонию. Внутри блоков очень сыро. Решить эту проблему начальство не может — “на ремонт нет денег”.

В ВСУ бывших заключенных не берут, - Николай, заключенный из Дзержинска

По пути встречается Николай. Местный. Отсидел шесть лет за групповой разбой. Осталось еще несколько месяцев — и выйдет на свободу. Говорит, что считает себя украинцем. И воевать готов за Украину. Почему? Потому что русский мир не понимает.

После, немного задумавшись, Николай добавляет: “В украинскую армию бывших заключенных не берут”.

Столовая. В дзержинской колонии сегодня на обед какая‑то капуста и очень прозрачный суп, в котором ничего, кроме обжаренного лука, не плавает. Правда, один из заключенных вылавливает из большой кастрюли что‑то похожее на кусок тушенки.

Через окно выдачи спрашиваю: “Как еда?”

— Мяса бы нам, мяса нет,— смотрят на меня двое беззубых мужчин непонятного возраста. И улыбаются.

Убранство блока, в котором живут осужденные. Личное пространство — это кровать, тумбочка и табурет / Фото: Анастасия Станко, журналист Hromadske TV

Посреди столовой стоит Сергей. Молодой, в наколках. Из Донецка. За что сидит — не признается. В отличие от большинства здесь, говорит, что ничью сторону в войне не поддерживает. У него родственники в Донецке остались.

Дальше оказываемся в бомбоубежище. Здесь тоже сыро. Надзиратели говорят, что несколько раз проводили учения для подопечных — отрабатывали поведение при обстреле.

Руководство колонии заявляет, что готово в любой момент эвакуировать учреждение — контакт держат непосредственно со штабом АТО в Краматорске. Помогут в случае интенсивных обстрелов и военные, которые дислоцируются в Дзержинске, а также представители Нацгвардии и местная власть. Даже место, куда можно вывезти всех осужденных, руководители знают. Но не говорят — тайна.

Офицеры обещают, что в случае опасности соберут всю колонию максимум за час. Но сейчас, по их словам, о выезде речь не идет: зона в Дзержинске — практически единственное работающее учреждение. Найти другую работу надзиратели — а они все местные — не смогут. Да и эвакуация спровоцирует в городе панику.

Уже провожая гостей, Алексей Чуев, замначальника колонии, упомянул: когда Дзержинск недолгое время жил “под ДНР”, он и сам побывал в роли арестанта. Перед освобождением, в мае прошлого года, “вежливые люди”, как он с иронией называет боевиков, попросили служащих колонии дать им оружие. А чтобы просьба была убедительней, взяли в заложники Чуева. Но коллеги спасли замначальника — сказали, что все оружие с территории колонии давно вывезли. Террористы поверили.

Селидово

Селидовская исправительная колония № 82 многолюдней дзержинской — здесь отбывают срок 900 человек: рецидивисты и те, кто совершил преступления, уже находясь на зоне. Режим безопасности средний, но самых опасных держат не в блоках, а в камерах на четыре человека. Порядки жестче — свидания реже или их нет вовсе, нечасто принимают и передачи с воли.

Отсюда до Марьинки, где сейчас идут бои,— примерно 20 км.

В селидовской колонии держат рецидивистов, потому и меры предосторожности тут серьезные / Фото: Анастасия Станко, журналист Hromadske TV

Первым нас встретило не местное начальство, а сам начальник Донецкой областной пенитенциарной службы — полковник Александр Замиралов. Его служба перебралась в Мариуполь, но большинство подчиненных остались на “той” стороне.

Замиралов объясняет, что 70 % оставшихся — это младший офицерский состав: “Большинство из них живет в прилегающих к колониям селах, зарплаты маленькие, у них фактически не было возможности выехать и забрать семью”.

— А что со старшим офицерским составом?

— Там 80 % тоже осталось, но почему — я не понимаю.

— Сами почему уехали?

— Да мы увидели, что такое ДНР,— говорит Замиралов.— Я успел трое суток у Абвера [один из командиров боевиков летом 2014 года] на подвале посидеть.

И вспоминает, как выезжали из Донецка “последними, после всех служб”.

Ему запомнился и другой эпизод — летом он пытался из‑под обстрелов вывезти из горловской колонии заключенных. В последний момент сорвалось — в СБУ побоялись провокации со стороны боевиков. А после этого в колонии погибли от осколков двое заключенных, еще двоих ранило. Зацепило и одного надзирателя.

О судьбе тех осужденных, что остались в республиках, Замиралов знает немногое. Считает, что сепарастисты держат зэков как заложников. И используют в качестве рабочей силы. Кормят осужденных либо за счет российской гуманитарки, либо родственники.

Полковник говорит, что лишь единицы осужденных воюют против Украины. Мол, в торезской колонии боевики освободили восьмерых, которые раньше воевали в горячих точках. “Еще освободили троих пожизненно заключенных из 52‑й колонии Енакиево,— добавляет он.— Но я думаю, этих уже в живых нет: наверное, родственники их жертв заказали этих людей”.

А еще поясняет, что сейчас в СИЗО Донецкой области держат 138 человек, обвиняемых в сепаратизме и терроризме или, выражаясь казенным языком, “совершивших преступление против гражданской безопасности”. Троих уже осудили. Но подозреваемых по этой статье, как правило, увозят в другие области — Днепропетровскую и Харьковскую.

— А россияне есть?

— Да,— отвечает полковник.— Четверо сидят в СИЗО — тоже за сепаратизм.

 

Обитатели селидовской колонии слушают представителя омбудсмена / Фото: Анастасия Станко, журналист Hromadske TV

Перед нами — новый собеседник: Игорь Перун, начальник селидовской колонии. Он, смеясь, рассказывает, как убегал из Донецка и вывозил на старой “семерке” в мешках всю документацию с личными делами заключенных.

Чтобы проехать через блокпосты ДНР, надел спортивный костюм, взял с собой секретаршу, приказал ей улыбаться. И озвучивал боевикам версию: везем мешки в село к дедушке. Сработало.

Спрашиваю: воюют ли бывшие заключенные из его колонии? “С обеих сторон,— отвечает начальник.— И я вам скажу: что с этой стороны, что с другой — это были не самые послушные ребята, далеко не самые”.

А дальше заводит в кабинет, показывает осколки от Градов и минометов — все то, что летом залетело на территорию колонии, когда рядом шли бои. Тогда калитки в блоках для заключенных постоянно были открыты — чтобы те успели добежать до убежища.

История об открытых калитках удивляет — ведь здесь сидят рецидивисты. Есть и свой рекордсмен — 11 ходок. Правда, сейчас он в больнице.

Чуть позже Белоусов как представитель омбудсмена встречается с местным контингентом тет-а-тет, без надзирателей — “поговорить по душам”. Осужденные пытаются убедить его, что дешевле и выгоднее их не вывозить, а всех амнистировать. Взамен обещают пойти воевать.

Этот разговор я слушаю из‑за двери — женщин без охраны к заключенным не подпускают.

Беседа окончена, идем дальше и встречаем двух узников. Оба — Сергеи, оба до февраля отбывали срок в чернухинской колонии, оказавшейся в эпицентре напряженных боев. Сколько погибло там заключенных — даже эти двое не знают. Видели мертвыми троих.

“Сначала осталось трое надзирателей, потом и они убежали”,— рассказывает младший Сергей. После этого они самостоятельно пекли хлеб, выживая в бараке, где не было ни света, ни отопления. Зато были дрова. Могли и уйти — “дыры в заборе — хоть на танке заезжай”,— но оставались до последнего. А потом решились и пошли в сторону Украины. Не выбирали особо — так получилось. Встретили нацгвардейцев, те зэков избили. За что — два Сергея не говорят. Но по лицам видно — выбор в пользу Украины они бы уже не сделали.

По официальным данным, из 350 узников Чернухино лишь 23 человека вышли на украинскую сторону. Остальные либо подались в ЛНР, либо погибли.

Прощаясь, я в последний раз спрашиваю во дворе одного из блоков селидовской колонии у двух десятков заключенных: не хотят ли они все же уехать. По правилам, если они откажутся, насильно их перевозить не станут.

“Мы здесь останемся, дома — в Донбассе”,— смеясь, отвечает один из них.

nv.ua