Преступления, совершенные против Евромайдана, интересуют общество и государство, увы, намного меньше, чем это хотят представить и те, и другие. Президент, генпрокурор "достают" их из затянутого паутиной угла перед очередной годовщиной, обозначают вовлеченность, очищают свою совесть редкими встречами с потерпевшими — и засовывают обратно в угол.
Это всем понятно, но с обществом тоже не так просто. Отсутствие людей на судебных заседаниях, полным ходом идущих по майдановским делам — по несколько заседаний в неделю, иногда два-три заседания в один день по разным процессам — тому подтверждение. Майдановские преступления, их расследование или нерасследование точно так же достают, чтобы обосновать очередную "зраду" или конспирологическую версию, при этом не имея представления и не разбираясь глубоко в самих процессах, не интересуясь ими.
Хотя процесс судебного рассмотрения, в отличии от следствия, может и должен быть достоянием общественности. Именно он дает представление о проблемах общества, следствия, судебной системы в целом, расследования конкретных дел, разных, иногда полярных представлений о справедливости его участников. Именно в ходе этого процесса устанавливается истина, которая в идеале должна быть принята большей частью общества.
Многие почему-то считают, что если сам факт совершения преступлений очевиден для пострадавших, очевидцев, то раскрыть и расследовать их очень просто и быстро, мол, истина проста и понятна. Огромное заблуждение. Мы видели только видимую часть, простите за тавтологию. "Контактировали" в большинстве случаев максимум с исполнителями. То есть знаем только видимое, и только часть — каждый свою, плюс какую-то часть друг друга. А дальше — строим версии разной степени вменяемости. Нам, например, кажется, что мы знаем всех фигурантов — Янукович, Захарченко, Пшонка и пр., но на самом деле очевидно, что мы: а) знаем далеко не всех; б) не знаем как они взаимодействовали; в) не понимаем механизма совершения преступлений.
Очень у небольшого количества очевидцев есть представление о более-менее целостной картинке произошедшего, да и то только видимой, подчеркиваю, ее части.
Все эти части нужно:
1) собрать (без помощи очевидцев — потерпевших и свидетелей — невозможно в принципе);
2) сложить в единую картину, дополнить доказательствами из других источников (без хорошей координации и взаимодействия следственных групп по всем эпизодам — невозможно);
3) связать с "той стороной" (без тогдашних ключевых фигурантов с "нашей стороны", оппозиции, активистов, сейчас они зачастую депутаты — очень сложно);
4) определить на "той стороне" фигурантов, установить их роли, связи, механизм взаимодействия, совершения преступления (без содействия свидетелей с "той стороны" — невозможно).
Более того, даже если все факты, фигуранты, связи установлены и все известно — это еще нужно доказать. Преступление раскрытое и расследованное — две большие разницы. То, что известно, понятно, очевидно следователю, прокурору (потерпевшему, свидетелю) должно стать таким же понятным и очевидным как минимум суду, а по-хорошему — всему обществу (даже критически настроенной его части). И без помощи этого потерпевшего или свидетеля это никак не произойдет. Не факт, что произойдет с такой помощью, но без нее — точно нет. Это и есть процесс доказывания уже раскрытого преступления.
Без этого кажущегося кому-то бесполезным, долгим, скучным или даже вредным процесса вместо правосудия получим либо безнаказанность (все будут знать, что это — "он", а "он" или "они" будет занимать какую-нибудь должность и плевать на это коллективное знание), либо самосуд. И то и другое в моем понимании — зло. Причем, если безнаказанность — зло очевидное для всех, кроме самих преступников, то зло самосуда для многих неочевидно. А ведь дело тут не только в гуманизме или верховенстве права. Самосуд всегда вызывает сочувствие к преступнику у части общества, а часто — его героизацию.
Размывает разницу между преступниками и "мстителями", а потом и жертвами. Нарушает понимание "добра" и "зла", искажает понятие справедливости. Кроме того, самосуд — это банально неэффективно, ресурсозатратно, если смотреть глобально, а не в контексте одного эпизода. И самое главное — самосуд редко приближает нас к истине, часто отрезая пути к пониманию того, что на самом деле произошло на уровень выше.
Мне кажется, это глобальное понимание критически необходимо. Не только адвокатам и потерпевшим. Необходимо всем, чтобы понять и осознать, что произошло, почему, переварить это и выработать иммунитет на будущее. Без расследования — полноценного, эффективного — это невозможно. Никаких других путей правильно восстановить важный узловой кусок своей истории и передать знания о нем будущим поколениям — нет.
Итак, расследовать эти преступления, во-первых, необходимо, а во-вторых, очень непросто, небыстро и ресурсозатратно. Это сложно, даже если все внешние факторы складываются благоприятно. А они благоприятно не складываются, и все мы это знаем. Этим, в том числе, объясняется очевидное нежелание заниматься расследованием со стороны руководства любых органов — кропотливой работы море, пиара — капли, ресурсов отнимает много, результаты небыстрые, неочевидные, вряд ли достижимые в текущей каденции, да еще и ссориться со всеми нужно. Поэтому заставить расследовать эти преступления очень сложно. И мы с этим напрямую столкнулись.
Строго говоря "заставить расследовать" невозможно. Как невозможно заставить думать. Ведь следствие — это не только процессуальный, но и (в первую очередь) интеллектуальный процесс. Есть два пути — можно либо:
1) самим расследовать (собрать доказательства, выстроить их в логическую цепочку), то есть выполнить интеллектуальную составляющую и заставить следователя процессуально закрепить результат, или же
2) заставить руководство ГПУ:
а) объединить следователей, прокуроров в следственную группу (управление), которая бы имела интеллектуальный потенциал и мотивацию для расследования,
б) дать им достаточно ресурсов и полномочий для расследования,
в) не мешать следствию расследовать.
Плюс помогать самим, так как в таком огромном и сложном деле все равно всегда будет дефицит ресурсов — мозгов, рук, коммуникативных связей и пр.
Мы шли одновременно двумя путями. И когда удалось добиться создания в ГПУ управления специальных расследований, это был качественный прорыв во втором направлении. Но только до пункта а). Дальше дело не пошло. На данный момент в Управлении спецрасследований критически не хватает ресурсов. Не хватает следователей (около 20-ти занимается непосредственно майдановскими делами, еще столько же делами против высших должностных лиц). А нужно — двести.
Не хватает процессуальных руководителей, не хватает специалистов. Нет площадей — следователи сидят по 5—6 человек в одном помещении. Нет компьютеров (следователи часто работают на своих ноутбуках), принтеров, ксероксов. Отсутствует сервер для хранения и централизованного доступа к огромному массиву видео.
Нет полиграфа, компьютера и ПО для 3D-моделирования. Кроме того, осуществляется постоянное давление со стороны так называемого управления по нерасследованиям, созданного с благой целью — установить и наказать тех, кто расследование саботировал. Но используется оно очевидно с репрессивной целью — контролировать и не давать заниматься "самодеятельностью" ведущим следователям по Майдану и их процессуальным руководителям.
Следствие, если оно проводится реально, а не формально, если следователи действительно в нем заинтересованы и работают креативно, на полную силу — очень тонкий процесс. Даже при условии полной формализации и автоматизации следственного процесса (не только процессуальной, но и интеллектуальной его составляющей) огромное количество значимой для следствия информации определенное время находится исключительно "в голове" следователя, при хорошо организованном процессе часть из нее попадает в "коллективный разум" следственной группы.
А в наших реалиях, когда не только отсутствует оснащение следователей специализированным ПО, базами данных, но и даже о компьютеризации их работы не идет речь, такой "виртуальной оперативной" информации намного больше. И пока она не попадет на бумагу (а далеко не вся оперативная информация туда вообще попадает), единственным ее носителем является следователь, в лучшем случае — несколько, их процессуальный руководитель.
Понятно, что когда ключевые следователи уходят, часть информации — фактических данных, логических связей, версий, результатов предварительных проверок этих версий — теряется. Часто это критическая часть. Но даже при идеальной организации передачи дел это всегда потеря времени и информации. Естественно, что и та информация, которая зафиксирована в процессуальных документах, начинает работать только когда "попадает в голову" следователя — то есть после изучения материалов дела. Это тоже время.
Таким образом замена следователя без объективной причины — халтурит, саботирует, "выдохся", интеллектуально несостоятелен — всегда тормозит следствие. Поэтому любое переформатирование следственной группы, произведенное "извне" — серьезный удар по расследованию. Это, между прочим, один из известных способов "хоронить дело", широко используемый ранее (да и сейчас) в прокуратуре, МВД, СБУ.
Что касается внешних причин, они всем известны — сотрудники милиции, уже установленные или потенциальные фигуранты преступлений продолжают работать на своих местах, с судами и прокуратурой частично то же самое.
Если глобально, то чтобы эффективно расследовать преступления против Майдана и довести расследования до логического завершения, нужно реформировать:
— милицию
— прокуратуру
— судебную систему.
Это очевидно всем. В том числе следователям, прокурорам, которые занимаются расследованием майдановских событий.
При этом в период реформирования работа перестраиваемой структуры временно парализуется. Это тоже очевидный факт. Совершенно естественным образом процесс расследования тормозится. С учетом наличия процессуальных сроков, установленных для расследования, меры пресечения и т.д., такое торможение может иметь необратимые последствия и приведет к развалу расследования.
Конкретные примеры.
1. Расследование преступлений высших должностных лиц Украины в контексте преступлений против Евромайдана и создание Национального антикоррупционного бюро Украины.
В соответствии с переходными положениями УПК, начиная с 19 ноября 2015 года следователи ГПУ утратили право осуществлять досудебное следствие в уголовных производствах, подследственных НАБУ. Дела Пшонки, Януковича и иже с ними как раз подследственны НАБУ. При этом УСР ГПУ расследовало их действия в контексте создания и работы организованной преступной группы, совершавшей преступления против Евромайдана.
Теперь эти производства (более 500 производств, более пяти тысяч томов материалов уголовных дел) в трехмесячный срок передаются в НАБУ. При том что НАБУ еще не укомплектовано следователями, антикоррупционная прокуратура не укомплектована прокурорами, процесс только начался. И очевидно, не будет укомплектована за эти три месяца.
Вопрос — что в это время происходит в уголовных производствах? Ничего. А сроки истекают. Например, меру пресечения каждые два месяца нужно продлевать. Итого, когда (если даже) через три месяца у нас заработает НАБУ, все меры пресечения закончатся, подозреваемые будут отпущены из-под стражи или домашнего ареста, сроки следствия (в тех производствах, которые не будут приостановлены) закончатся или подойдут к концу. Ведь приостанавливать процесс, если есть подозреваемый, невозможно.
А что будет после того, как НАБУ будет укомплектовано? Вероятнее всего, они просто захлебнутся в свалившихся на них делах, начнут их изучать, что затянется еще не менее чем на полгода. Только после этого может начаться полноценное следствие. При этом они не смогут заниматься текущими делами. А следствие по майдановским делам будет опять разбросано между несколькими ведомствами. То есть то, чего мы так долго добивались — консолидация всех связанных дел и их координация — будет разрушено.
Очевидно, что необходимо что-то менять на законодательном уровне. И времени для этого практически нет. Следствие уже остановилось. После чего месяц процессуальных сроков уже истек. Знаю, уже подан законопроект, предусматривающий: существующие на данный момент в ГПУ уголовные производства продолжают расследовать следователи ГПУ; процессуальное руководство не меняется; НАБУ имеет право забирать интересующие их конкретные производства.
2. Создание Государственного бюро расследований (ГБР).
В ГБР, согласно недавно принятому, но еще не подписанному закону, должно быть передано расследование основной части преступлений против Майдана. Но не всех. Помимо того, что пока отходит НАБУ, ГБР не сможет забрать преступления, подследственные теперь только Национальной полиции — убийства сотрудников правоохранительных органов и убийства, совершенные т.н. "титушками". Кроме того, ГБР еще не создано. И очевидно, что не будет создано в ближайшие три месяца — период, в течение которого согласно закону оно должно заработать.
Кроме того, в законе ничего не сказано, каким образом будет осуществляться передача, и что делать с расследованиями в этот период. Очевидно, что в новом ГБР будут сформированы новые следственные группы. И совершенно не факт, что будет создано аналогичное УСР управление, где консолидируются хотя бы те производства, которые передадут в ГБР. И даже если ключевые следователи попадут в ГБР, пройдя переаттестацию, нигде не прописано и совершенно неочевидно, что они продолжат заниматься своими делами. То есть уже сейчас имеем резкое снижение мотивации у следствия и вероятный коллапс его через три месяца.
При этом без внесения изменений в законы о НАБУ и о ГБР даже при самом идеальном раскладе производства по Майдану будут разделены между:
— НАБУ — производства по злоупотреблениям и растрате госресурсов бывшими высшими должностными лицами;
— Нацполицией — производства, связанные с убийствами сотрудников правоохранительных органов и убийства, совершенные "титушками";
— ГБР — все остальные преступления против участников Евромайдана.
Это — критическая проблема. Мы столкнулись с ней еще в самом начале расследования, с огромным трудом решили, чтобы теперь опять вернуться к нулю. Но проблема вполне решаема, если задаться такой целью и если наши законодатели отнесутся к этому ответственно.
3. Невозможность оставить "все как есть".
С другой стороны, очевидно, что в текущей ситуации, когда огромная частьфигурантов… нет, не сбежала, а продолжает работать в правоохранительных органах — МВД, прокуратуре, СБУ, — расследование тоже малоэффективно. Следствие постоянно упирается в то, что свидетелям-правоохранителям необходимо давать показания против своего нынешнего руководства. И если свидетелей с "той стороны" в принципе найти трудно, то в таких условиях практически невозможно. Речь и о и "Беркуте", и об уголовном розыске и руководстве управлениями общественной безопасностью, и о прокуратуре. Сам факт, что система, использовавшаяся для совершения преступлений, продолжает оставаться неизменной, очень сильно подрывает доверие потенциальных свидетелей и нивелирует их желание давать показания.
То есть с одной стороны реформирование правоохранительной и судебной системы необходимо для расследования майдановских дел, а с другой — процесс реформы ставит под сомнение возможность самого такого расследования. На первый взгляд, задача нерешаемая.
Нам нужно реформировать структуру, часть которой расследует преступления, совершенные совсем недавно другой ее, в том числе до сих пор действующей, частью в процессе такого расследования. В итоге должна получиться новая структура, которая и завершит расследование. Но для этой вновь создаваемой структуры (нескольких структур), расследования такого рода в принципе не характерны. Потому что модели их взяты из стран, где правоохранительные органы никогда с такими задачами не сталкивались, поскольку преступления такого масштаба там не совершались. И задача вновь созданных правоохранительных органов — скорее не допустить, чтобы мы еще раз столкнулись с подобным, чем расследовать уже случившееся. То есть в самом начале работы вновь созданного органа ему придется решать очень сложную и в целом не свойственную ему задачу.
Это непросто. Но возможно. Выше я уже писала, как можно технически решить некоторые моменты, но самое главное, чтобы реформаторы и законодатели сами осознавали степень данной сложности. Это — необходимое условие стоящей перед ними задачи. В среднем по стране (есть и исключения) уровень следствия таков, что расследования либо не ведутся, либо ведутся максимум на "формальном уровне".
То есть интеллектуальная составляющая нулевая или даже отрицательная и ею можно пренебречь — любая замена следователя на честного, профессионального и мотивированного способна улучшить качество расследования. Но в ситуации расследования дел против Евромайдана из-за приложения невероятных усилий со стороны потерпевших, журналистов и общества в целом ситуация кардинально иная — интеллектуальная составляющая очень существенна, и если мы ею пренебрежем, то отбросим следствие на года полтора назад, сорвем сроки, потеряем доказательства, а в худшем случае просто все похороним.
И нужно понимать, что ответственность за это ляжет в том числе и на реформаторов. А расхлебывать будет общество. Очень не хочется оставить ноющую рану в нашем коллективном сознании и получить еще одно бело-серое пятно в истории. Оставить потенциальную почву для будущих манипуляций. Вместо того чтобы понять, осознать полученный опыт и трансформировать его в иммунитет от подобного в будущем.
Почему вы можете доверять vesti-ua.net →
Читайте vesti-ua.net в Google News