Если 2004 год чему-то гарантированно и научил украинцев, так это тому, что нельзя разбрасываться словом «революция». Именно поэтому, описывая события минувшей зимы, журналисты, активисты и обыватели предпочитают употреблять слова нейтральные: Евромайдан или Майдан. Хотя понятно, что приставка «Евро-» стала ненужной и неактуальной уже после 19 января.
Но случившемуся все-таки придется дать определение. Общественные науки, конечно, точностью не отличаются, но вот разницу между революцией, восстанием и бунтом они проводят довольно четко. И придется признать, что революции не получилось.
Революция предполагает коренной, радикальный, полный слом прежде существовавшей системы политических, социальных и экономических отношений. То есть действительно, когда «…разрушим до основанья, а затем…». К примеру, революция (увы!) не может обойти стороной такой щекотливый момент, как отношения собственности. Этого, как видим, не произошло. Не произошло даже смены правящего класса: у власти все то же «политическое сословие», просто элита поменялась местами с контрэлитой. Ничего архиреволюционного.
А вот народное восстание как раз и не ставит перед собой цели сломать систему ради построения прекрасного нового мира. Выгнали совсем уж зарвавшуюся власть, провели назревшие реформы (хорошо, если не косметические) — и ладно. Получилась этакая «всеукраинская Врадиевка» — жители райцентра тоже ведь не собирались ликвидировать райотдел милиции как институт и перейти к прямым выборам шерифа и созданию народной дружины.
Революции не произошло, и это на первый взгляд странно. Ведь были же и искренние революционеры, которые не могли жить по-старому, в страхе и унижении, — не могли до такой степени, что шли на смерть. Были и вконец запутавшиеся верхи, которые не могли уже управлять по-старому: где дубинкой «Беркута», где печерским кривосудием, где «чемоданчиком Клюева».
Не хватило всего ничего — революционной идеи, овладевшей массами. Точнее сказать — идеи-то были, и вполне революционные, но массы увлекли не они, а сам кураж восстания.
Даже интуитивно понятно, что ни евроинтеграция, ни наказание садистов в милицейской форме, ни отставка Януковича — никакие не революционные идеи. По-настоящему революционных было две. Одну, очень несвежую, можно условно назвать «украинская Украина», и у нее, слава богу, было мизерно мало шансов. Другую, отчаянную, тоже условно назовем «тотальная люстрация». Обе предусматривали практически полную смену правящего класса. В первом случае — с властью и нажитым от власти добром распрощались бы не украинцы; во втором — вообще все, кто успел побывать при власти ранее, кто кормился с ее рук, кто ее спонсировал, освящал и от ее имени пропагандировал. Понятно, почему и чем отпугивала первая идея. Сложнее понять, чего не хватило второй. Видимо, низы все-таки не исчерпали всех возможностей жить по-старому. А возможно, потому, что революционная идея всегда жестока. В самом упрощенном виде она подразумевает, что «все хорошие люди» соберутся и сделают что-то очень неприятное «всем плохим людям». И хорошо, если просто люстрируют и реституциируют.
Александр Иванов, Blog.comments.ua