На весь посёлок их было человек десять. Ополченцев. Они так себя называли — "ополченцы". Правда, никто из них толком не мог объяснить, против кого они, собственно, ополчились. Никто из местных этим вопросом особо не интересовался. В Донбассе в принципе не принято задавать лишние вопросы, а задавать их людям с оружием — уж и подавно.
Посёлок — функционирующий некрополь постиндустриальной эпохи. Истлевший, осыпающийся мемориал человеческой жадности и недальновидности. Склеп. Из развлечений — водка, "винт" и еженедельная привозная дискотека в местном клубе: женские сумки, сваленные в центр круга танцующих, вспарывающий сознание эклектикой дресс-код и неизбежная коллективная драка с вечно заспанным участковым, скорой и парой-тройкой диагнозов "закрытая черепно-мозговая травма" в финале.
Из закостеневшей зацикленной рутины выбивается разве что Пасха, очень специальный праздник, когда местные, основательно загрузившись на кладбище халявной едой и алкоголем, жгут шины. Выволакивают их на холмы, поджигают и продолжают пить, попутно вдыхая едкий химический дым. Не знаю, почему именно на Пасху, не знаю, почему именно шины. Мне в принципе неведом смысл этого ритуала, как неведом он, собственно, и жителям посёлка.
До войны они работали кто где. Один за копейки долбил породу в издыхающей шахте, другой состоял при местном магазине на неподвластной времени и трудовому законодательству должности "принеси-подай", третий основательно и профессионально пил — тоже, можно сказать, был при деле.
Когда в Луганске начался "русский бунт" и по посёлку понеслись слухи, что за сопричастность к нему платят уж совсем заоблачные деньги, они всей компанией ломанули туда и примерно через месяц, получив по паспортам оружие, камуфляж и чёрно-рыжие полосатые шевроны, вернулись домой уже "ополченцами" и на импровизированной сходке автохтонов объявили, что отныне они будут защищать родной посёлок от кровожадных укропских войск.
Суровые будни "ополченцев" не отличались разнообразием: то они в полной боевой выкладке фланировали по поселковым грунтовкам на отжатой у местного олигарха "десятке", то как бы между прочим наведывались к окончательно утратившему сон, высохшему от страха участковому ("не забывай, кто здесь закон, сука"), то многозначительно-наглядно, держа калаши наперевес, разрешали хозяйственные, семейные и даже геополитические споры. Последняя разновидность споров, впрочем, случалась в посёлке крайне редко, так как картина мира для "ополченцев" и их подопечных была предельно ясна: на светлой стороне — Святая Русь, на тёмной — "пиндосы", "жиды" и прочие "правосеки".
Вечером наступало время активного отдыха: "ополченцы" пили водку, рассказывали малолетней пацанве о своих подвигах и тискали местных сиплоголосых барышень в розовых спортивных костюмах. "Укропы" всё не шли, а война казалась далёкой и безобидной, как отзвуки артиллерийских канонад, которые в посёлок порой забрасывал суматошный степной ветер.
"Укропы" так и не пришли. Пришли "чехи" — коренастые немногословные кадыровцы с лоснящимися от каннабиноидов, бликующими в темноте глазами. "Чехи" прибыли не с пустыми руками. С собой они привезли миномёты, несколько орудий и ящики с боеприпасами. Расставили всё это добро на футбольном поле прямо возле школы. Война, ещё день назад казавшаяся далёкой и фантасмагоричной, внезапно приобрела чёткие летальные очертания.
Весть о том, что кадыровцы оборудовали возле школы артиллерийскую батарею, облетела посёлок буквально за минуту. Возле поссовета, который "ополченцы" временно превратили в офис, собралась стихийная летучка. Пришедшие, не углубляясь в казуистику, быстро выразили своим защитникам недоумение по поводу столь внезапной милитаризации посёлка, а также высказали мнение, что копчёные кадыровские вояки очень слабо похожи на обещанных русоволосых и белолицых братьев-славян.
"Ополченцы" выслушали, вооружились и, пообещав донести vox populi до сознания незваных гостей, отправились на переговоры. Никто не знает, какие факты и риторические приёмы "ополченцы" использовали в качестве аргументов, однако через несколько часов после переговоров "чехи" собрались и уехали из посёлка.
Это был тот самый момент славы, о котором втайне мечтает каждый из нас. Местные пели "ополченцам" осанны и едва ли не носили их на руках. Те смущённо улыбались и, чего уж там, чувствовали себя освободителями. Война снова переместилась в параллельную реальность.
Следующей ночью "чехи" вернулись. Вернулись не сами, а в сопровождении окающих белолицых братьев-славян. Буквально за полчаса всех десятерых "ополченцев" в исподнем вытащили из постелей, под конвоем усадили в кузов грузовика и увезли.
Уже к рассвету на футбольном поле возле поселковой школы снова стояли направленные стволами в сторону шоссе орудия. А ещё через несколько дней местные "розовые спортивные костюмы" кокетливо прогуливались с невозмутимыми "чехами" по поселковым грунтовкам. Об "ополченцах" больше никто ничего не слышал. И вслух не спрашивал.
Жизнь — это редкая, прерывистая цепь вспышек надежды на фоне монотонности разочарований. Доказано Донбассом.
Читайте срочные новости в Telegram