Последний раз мы с братом отмечали 6 ноября в кругу родных и друзей 35 лет назад — в 1978-м. По домашней традиции устраивалась выставка из произведений Георгия на военную тему с аутентичными вещами из его же коллекции: немецкими и советскими касками, осколками мин, снарядов и бомб (брат хранил даже осколок, подобранный им на улице 22 июня 1941 года!), гильзами разных калибров, солдатскими баклагами, фронтовыми зажигалками, деталями самолетов, автомашин и танков, инструкциями по борьбе с танками, разговорниками, газетами и журналами времен войны, агитационными летучками, фотографиями. И все это происходило от обеих воюющих сторон, так как нам пришлось, хоть и коротко, но оказаться во фронтовой полосе, под обстрелом и в общениях с вояками, опять-таки, обеих сторон. Поэтому и насмотрелись, и наслушались, и напугались с прямым риском для жизни... Кое-что из экспонатов было найдено еще тогда — осенью 43-го по свежим местам боев, остальное добавилось потом — подарено друзьями или найдено нами во время уже взрослых походов по бывшим линиям обороны Киева 1941-го (доты, капониры, траншеи КиУР — Киевского укрепленного района). Немало из этих вещей впоследствии пополнили фонды Музея истории Киева.
На торжественном открытии домашней выставки Георгий предлагал перерезать не шелковую ленту ножницами, а... настоящий колючий провод, разрезая его кусачками и давая каждому по отрезку на память.
Музыкальное сопровождение — военные марши обеих воюющих сторон — как в магнитофонном звучании, так и с грампластинок на пружинном патефоне.
Когда гости вдохновились увиденным, выключался электрический свет, и общество, спотыкаясь в непривычной темноте, переходило в соседнюю комнату. Там на окне висело старое одеяло «затемнения» (обязательное требование противовоздушной обороны), а на столе пылала свеча или так называемый «керосиновый гасенок» — самодельный светильник тех времен. Их изготовляли собственноручно из баночки из-под довоенной горчицы или из аптечного «пузырька» из-под лекарств; фитиль делали из кусочка тесьмы или толстой веревки. На столе: горячая картошка, сваренная «в мундире», черный формовой хлеб «кирпичик», сало, соленые огурцы и водка. Последнюю для такого мероприятия мы покупали специально в зеленой «пивной» бутылке. Напомним: в послевоенные годы у нас еще долго разливали водку в поллитровые бутылки любого цвета, и продавщица еще и жаловалась, когда кто-то просил в прозрачной бутылке: ишь, какие интеллигенты, им еще и не все равно, из чего наливать! Вот и все меню, никаких колбас, сыров, винегретов или салатов «оливье». Правда, наличие сала придавало столу определенный, простите за игру слов, привкус «наркомовского» меню, поскольку мы, обычные киевляне, кто не имел корней в селе, все годы войны, да еще и не один год потом, не знали сала.
Питательным украшением в тот вечер стала лозовая корзина с пирогами с горохом образца 1942 года, которые принесла еще горячими, закутанными в полотняную ткань, наша двоюродная сестра Нина. Такой пирог был мечтой не одного посетителя Сенного базара. Во-первых, то был действительно пирог, а не пирожок, во-вторых, уникальный рецепт отражал тогдашнее соотношение стоимости составляющих продуктов: дорогая мука и заметно более дешевый горох. Поэтому разваренной душистой начинки было много, а оболочка — тоненькая, как бумажка.
Посуда на столе — не из сервиза, а в духе времен войны: тарелки разные, рюмки разные, никаких вилок и салфеток. Ведь лучшая посуда (у кого была) ушла на базар в обмен на пшено, а дома пооставались только щербатые тарелки и старые, слизанные с носика ложки.
Застолье начиналось с поминальной рюмки за вечную память павших, погибших и всех тех, кто не дожил до этого дня; потом шли тосты за освобождение, за освободителей, за освобожденных. А далее те, кто пережил памятный день в 43-м, по очереди вставая, рассказывали, как и где это было с ним (с ней). Тем, кто курит, предлагалась махорка в самокрутке из газетной бумаги, причем рекомендовалось не использовать спички, так как их в годы оккупации не было в обиходе. Поэтому на памятном вечере прикуривали от «гасенка» или свечи, а еще лучше — от фронтовой бензиновой зажигалки и не самым ли экзотическим способом — от огнива из кремня (его добывали из балласта на железнодорожном полотне) и пробензиненного фитиля в металлической рурке с затычками!
От того юбилея прошло ровно столько же: еще 35 лет — и мы уже не сможем собраться хотя бы хоть каким-то кругом ровесников-свидетелей. Да, одних уж нет, а те — далече. А вспомнить все еще есть о чем, но уже по-другому осмысленное, переосмысленное, обогащенное жизненным опытом и информационными реалиями наших нынешних дней.
Повторим: более 70 лет назад 100 тысяч молодых киевлян были вывезены нацистскими оккупантами на принудительные работы в Германию. Там они стали «остарбайтерами», работали на милитаризированную экономику чужого, воюющего против нашего края, государства с чужой, враждебной идеологией. По войне та молодежь, часто не по возрасту рано повзрослев, вернулась в Киев по-разному: кто действительно домой, а кто — на Сибирь. Да и вернулись далеко не все...
А теперь посмотрите на очереди в консульские отделы... А еще взгляните, скрыв улыбку, на тех неугомонных сторонников советского прошлого, исторически отжившего, которые время от времени выходят на улицу с непримиримым сердитым выражением лиц и с красными флагами — так ничему не научившись и ничего не поняв. Им даже в голову не приходит, что нацистский флаг тоже был красным, только с другой символикой, что и там праздновали 1 мая. Им неизвестно, что «вождь» на немецком — «фюрер».
Г. МАЛАКОВ. 6 НОЯБРЯ 1943 ГОДА. ИЗ СЕРИИ «КИЕВ В ГРОЗНОЕ ВРЕМЯ». 1967 г. ЛИНОГРАВЮРА
Сегодня предлагаем внимательно рассмотреть графическое произведение, которым иллюстрирована наша статья. Это — репродукция линогравюры, созданной Георгием Малаковым в 1967 году — к республиканской и всесоюзной художественным выставкам, посвященным тогда 50-й годовщине «Великого Октября». Теперь это называется исторически выверено, а именно — большевистским переворотом в Петрограде 1917 года. А к 26-й годовщине этого события войска Первого украинского фронта должны были освободить из-под «немецко-фашистской оккупации» (тоже тогдашнее название) наш родной Киев. Только недавно беспристрастные и политически незаангажированные историки подсчитали, что Киевская наступательная операция сентября-ноября 1943 года, календарно и политически приуроченная к той годовщине, «обошлась» 417 тысячами погибших воинов Красной армии. Стало быть, в который раз «не постояли за ценой»...
...В оригинале линогравюра «6 ноября 1943 года» имеет размер 106х70 см и состоит из нескольких сюжетных композиций. Все они основываются на реальных фактах, известных художнику и из истории, и из собственного жизненного опыта наблюдательного 15-летнего парня.
Справа наверху, как символ страданий оккупированного города, возвышается на фоне хмурого неба Большая колокольня Лавры — над руинами Успенского собора, коварно и преступно заминированного советскими саперами и взорванного 3 ноября 1941 года. С забора свисает предупреждение: «Kampfzone. Боевая зона. За пребывание — расстрел». Речь идет вот о чем: 25 сентября Красная армия была уже в Броварах, а в селе Требухове вскоре разместился штаб Воронежского фронта — там же переименованного 20 октября в Первый украинский фронт. 26 сентября оккупанты начали сжигать рабочие поселки на Трухановом острове и Предмостной слободке (в настоящее время — Гидропарк). В тот же день по приказу немецкого военного коменданта, генерал-майора Вирова киевляне вынуждены были покинуть свои жилища, расположенные на расстоянии менее трех километров на Запад от Днепра. Граница запретной зоны проходила по улицам Саксаганского — Дмитриевской. «Чтобы предотвратить ненужные жертвы среди населения и чтобы гарантировать боевые действия без препятствий, боевая зона в городе должна быть освобождена...» — говорилось в обращении Вирова, обнародованном в газете «Нове Українське Слово». Киевляне переместились под всецело реальную угрозу. Но еще через несколько дней началась массовая депортация по железной дороге всех киевлян вообще. Так и мы очутились в Ворзеле, а кто в Мотовиловке, в Фастове, а другие еще дальше на Запад. Впрочем, кое-кто остался: остатки уцелевших подпольщиков, мародеры-грабители и просто непокорные. В последние, самые напряженные дни перед отступлением немцев и приходом освободителей, те смельчаки, рискуя жизнью, прятались на кладбищах, в глухих подвалах, в водопроводных колодцах. Именно этот момент изобразил художник: отбросив чугунную крышку люка, вылезает на грохот советского танка парень из колодца, за ним — второй. У нас был знакомый киевлянин, который так вылез, услышав над головой с улицы движение и сигнал советской «эмки» (популярный довоенный легковик марки «ГАЗ-М-1»), по звуку отличавшийся от сигналов немецких автомобилей.
По тогдашним оценкам советской разведки, собственно на момент вступления передовых частей Красной армии в самом Киеве могло насчитываться едва около 30 тысяч жителей — в основном на околицах. Это уже потом — в конце ноября, когда домой вернулись все сентябрьские изгнанники, численность населения выросла до упомянутых выше 180 тысяч.
А вот и знаменитая «тридцатьчетверка» — танк Т-34-76. Восемь звездочек на стволе орудия — количество боевых побед. Памятник советским танкистам, установленный потом на Брест-Литовском шоссе (сейчас — проспект Победы) около станции метрополитена «Шулявская» — это не только не тот, но даже не такой танк, а именно Т-34-85, который осенью 1943 года еще не производился (впрочем, большинство киевских монументов тоже не такие, не там и не о том, что нужно, но это — другая тема!).
Георгий Малаков изобразил этот танк в стремительном движении наступления, разумеется, в духе установок соцреализма: из-под гусеницы летят ненавистные немецкие предостережения «Halt!» (стой!) и указатели: «Kommandantur» (комендатура), «Dymer» и «Gostomel». Художник неслучайно выбрал именно эти географические названия вблизи Киева, тем самым напоминая, что решающий, победный удар по городу был нанесен с северного, Лютежского плацдарма, а не со трагически ошибочного южного, Букринского плацдарма.
Слева показаны боевые действия советской штурмовой авиации: разбитые немецкие автомашины, пылающий враждебный танк «пантера», перевернутый немецкий шестиствольный миномет «ванюша». А над Житомирским шоссе, по которому панически убегает враг, точно так же знаменитые краснозвездные штурмовики «Ильюшин» Ил-2. И тихое украинское село на небосклоне. А с неба сыплются советские агитационные летучки: «Deutsche Offizieren und Soldaten! Rettet euer Leben. Ergebt euch!» (Немецкие офицеры и солдаты! Спасайте свою жизнь! Сдавайтесь!). Такие и подобные летучки сбрасывала советская авиация и на Ворзель. Георгий подбирал их, читал и выбрасывал: пусть немцы читают, это для них. Те немцы, с которыми там, в Ворзеле, пришлось общаться, иронично пожимали плечами на эти летучки, а на наши вопросы деловито объясняли: если сдаться одному в плен, то «ваши» допросят, а затем расстреляют, чтобы не иметь хлопот с отправлением какого-то там одного солдата на сборный пункт военнопленных. А если попытаться подговорить сдаться группой нескольких «камрадов», то среди них непременно окажется сексот-доносчик, тогда инициатора расстреляет «СС», а семью репрессируют дома, отправив в концлагерь. Вот такие простые реалии жизни...
А ниже художник изобразил еще один вид прославленного в годы войны советского оружия — гвардейский реактивный миномет БМ-13, известный под народным названием «катюша». Мы видели, точнее слышали ее в ночь освобождения в Ворзеле того же 6 ноября 1943 года. Сейчас, вспоминая направление полета тех ракет и зная, опять-таки, нынешнюю топографию местности, догадываюсь, что стреляли они по Брест-Литовскому шоссе. В темном небе ракеты летели с характерным вибрирующим воем, за что немцы называли это оружие «сталинский орган». (Так же, как на нашей стороне все ненавистное, враждебное получало прилагательное «гитлеровский», у немцев аналогично лепили прилагательное «сталинский» — например, раздолбленные грунтовые дороги с выбоинами и лужами назывались «сталинский асфальт»). Георгий изобразил боевую машину — пусковую установку на 16 реактивных снарядов — в таком виде, в котором впервые увидел ее на марше, — с зачехленными направляющими и с надписью по брезенту: «Вперед, на Запад!»
Автор гравюры остроумно обыграл трех «катюш»: вот на переднем плане, спиной к зрителю, стоит фронтовая регулировщица движения. Шутник и острослов Георгий говорил, что ее зовут Катюша. Девичья грация ощутима, несмотря на кирзовые сапоги, противогазовую сумку и карабин за плечами: вон как умело указывает она флажками направление движения военным шоферам (тогда не говорили «водитель»). А вон там в придорожной куче фронтового мусора валяется пустая упаковка от папирос «катюша» — популярного курева, название которому отечественная табачная промышленность дала не случайно. Напомним: популярная песня о девушке Катюше была, как теперь говорят, хитом довоенного советского общества.
Художник с исторической достоверностью и с определенным идейным умыслом собрал в кучу тот мусор: немецкая 50-мм минометная мина с точно поданными надписями маркировки, пустая американская жестянка золотистого цвета из-под свиной тушенки. Помню, как Георгий улыбался — мол, невнимательные американцы сделали для нас понятной надпись кириллицей названия консервированного продукта, но вместо «У» стояло их латинское «Y», и брат читал, смеясь: «тишенка», а не «тушенка». Попробовать этот продукт нам посчастливилось нескоро. Фронтовики в шутку называли тушенку «Второй фронт», аж пока союзники не высадились в Нормандии на знаменитый «D-day» 6 июня 1944 года, когда вполне очевидной стала способность Красной армии не только самостоятельно разгромить гитлеровскую Германию, но и выйти на берега Атлантики. Среди мусора валяется также спичечный коробок — из деревянного шпона, а не из картона, как теперь. Вот такой символический мусор.
В правом нижнем углу эстампа тоже видим фронтовой мусор, но уже исключительно враждебного происхождения: перевернутая немецкая автомашина, простреленная их каска, фотокарточка веселых немцев в таких же касках — утерянная кем-то из них. А еще — патроны, алюминиевая пряжка от солдатского ремня — с имперским орлом и надписью: «Gott mit uns!» (Бог с нами) и немецкий маленький отрывной календарик на 1943 год с такой красноречивой и соответствующей теме и названию линогравюры датой: November 6 Sonnabend (ноябрь 6 суббота). Такой же трофейный календарик привез с фронта наш отец.
А в центре композиции художник показал группу киевлян, которые возвращаются из изгнания домой, еще не зная, уцелели ли их родные дома, не сгорели ли, не ограблены ли. Вот седой дедушка с внуком, одетым в популярную до войны детскую шапку «эскимоску» с длинными ушами, тянет на ремне лоханку с мешками и скудным домашним сокровищем. За ними, улыбаясь зрителю, идет парень с портретной схожестью на автора гравюры, загруженный не только сумкой за плечами и мешком в правой руке, но обогащенный находками и «трофеями»: немецкой каской как емкостью для мелких вещей и солдатскими баклагами. (После войны Георгий Малаков ходил на акварельные этюды именно с такой немецкой баклагой на ремне). Далее видим молодую женщину с очень тяжелыми вещами, переброшенными на ремне через плечо: чемодан и ручная швейная машинка «Singer». Эта надежная портняжная техника, сохраненная во многих семьях еще с «царских» времен, переходила от поколения к поколению, выручая в нужде шитьем не только для себя и родных, но и была средством к существованию, ведь немало вдов войны зарабатывали на проживание именно портняжничеством на этих «зингерах». Дальше, за обломками стены с надписью, оставленной саперами: «Проверено: мин не обнаружено», художник изобразил свою маму Женю и мамину сестру Веру — нашу тетеньку. Стало быть, добавил и семейной окраски.
Эта серия гравюр из пяти крупноформатных, информативно насыщенных листов стала словно подытоживающей, обобщающей в художественном осмыслении и изображении событий из жизни Киева во времена прошлой войны в творческом наследии Георгия Малакова. Образно говоря, художник начал работать над ней еще в годы войны — сначала как свидетель боевых действий в Ворзеле, вскоре — в вынужденных походах из Ворзеля в Киев и назад, когда над дорогой то и дело пролетали на малой высоте штурмовики Ил-2, по дороге двигались на Запад танки Т-34, «катюши», другая техника, а им навстречу шли группы конвоированных немецких военнопленных, и обочины дорог были заставлены битой техникой и усеяны мусором войны. И все это, повторим, поражало воображение 15-летнего будущего художника, запоминалось навсегда. Через полгода, учеником Киевской художественной средней школы имени Т. Г. Шевченко, Гога Малаков в учебной композиции изобразил именно штурмовики Ил-2 над фронтовой дорогой, по которой двигались враждебные войска. Как ни странно, или, возможно, естественно, такую же сцену, хоть и в другом ракурсе, изобразил известный американский художник авиации Роберт Грант Смит: две «пантеры» сопровождения и колонна немецких грузовиков, а над ней — тройка «черной смерти» (так немцы называли эти штурмовики).
А впоследствии Гога изображал битую технику на местах недавних боев на Виннитчине и Киевщине. Потом — студентом Киевского государственного художественного института (сейчас — Национальная академия изобразительного искусства и архитектуры) — так же писал акварелью этюды на местах боев на Букринском плацдарме и на Житомирщине. Женясь в 1956 году, познакомил свою «половину» с воспоминаниями о собственном прошлом с помощью оригинального автобиографичного альбома рисунков, большинство из которых посвящено Киеву времен обороны, оккупации и освобождения столицы Украины. Еще через пять лет художник Георгий Малаков показал на Республиканской художественной выставке в Киеве первые листы серии цветных линогравюр под названием «Киев 1941—1945 годов». С темой жизни Киева и киевлян военной эпохи в воспоминаниях и рисунках Георгия Малакова украинские читатели смогли познакомиться в книгах «Те два года... В Киеве при немцах» и «Киевляне. Война. Немцы», которые были изданы в столичном Издательском доме «Амадей» соответственно в 2002-м, 2008-м и 2010 годах. Но каждый раз, к незабываемым «киевским» датам вновь и вновь всплывают щемящие для старших киевлян воспоминания, вновь и вновь хочется разглядывать произведения Георгия Малакова на эту тему, хотя прославился он не только ею (взять хотя бы «Декамерон», иллюстрированный им в середине 60-х годов, и напомнить, что нынче исполняется 700 лет со дня рождения автора бессмертных новелл Джованни Боккаччо).
Возможно, эта публикация вызовет воспоминания у киевлян, переживших тот день, заинтересует тех, кто мало знает о нашем прошлом или придерживается устоявшихся стереотипов официоза. А здесь — реалии, изображенные свидетелем, наделенным и художественным талантом, и уникальной зрительной памятью, и здоровым чувством юмора тоже.
Дмитрий Малаков, День
Популярное сейчас:
Почему вы можете доверять vesti-ua.net →
Читайте vesti-ua.net в Google News
